14-го апреля в российский прокат выходит новая картина Мишеля Франко «Закат» (2021). Ее презентовали на прошедшем Венецианском кинофестивале, где ещё памятовали о скандальном «Новом порядке» – предыдущем фильме постановщика, неожиданно получившем особый приз жюри в 2020-м году. Мексиканский режиссёр тогда поразил публику откровенной и жестокой историей о вымышленной революции в неназванной стране, в которой легко угадывалась родина автора. В «Закате» Франко вновь обращается к вопросам социального неравенства и вскрывает подноготную глубокого кризиса, постигшего цивилизацию. Сергей Кулешов выясняет, как в этом фильме сочетаются идеи экзистенциализма и левая повестка, а также почему эта камерная история оказывается тяжеловеснее и радикальнее эпатажного «Нового порядка».
Они не спускаются на пляж, ведь закат над Акапулько выглядит живописнее из бассейна в люксовом отеле. У всех при себе последняя модель iPhone, неизменный бокал «Маргариты» и припасённые для лежки в гамаке фантазии. Элис (Шарлотта Генсбур) постоянно утыкается в телефон: ее дети, Алекса (Альбертин Коттинг Макмиллан) и Колин (Сэмюэл Боттомли), то и дело призывают мать сыграть в карты, поглазеть на родео или, в конце концов, уделить время жаренной рыбе с омаром. Будто призрак, за ними следует Нил (Тим Рот) – то ли отец, то ли дядюшка, то ли просто добродушный попутчик, способный приобнять, но не готовый пригреть. Его нарочитая неспешность «спотыкается» о трудности: четверке нужно спешить на похороны, а он забывает паспорт в отеле. Пока 3/4 семьи грузит свою тоску в бизнес-класс, он, пообещав вылететь следующим рейсом, ловит такси и прибывает в дешевый мотель. Неумолкающий смартфон спрятан в тумбочку, «Маргарита» сменяется терпким мексиканским пивом, а гамак – раскладным стулом у кромки общественного пляжа. Никакой тебе поездки в посольство, никаких обязательств. Видимо, этот мужчина средних лет планирует надолго затаиться среди народа, прячущего травку в бардачке и ныкающего пистолеты за поясами.
Мишель Франко занимается исключительно полемичным кинематографом. Будучи мексиканцем до мозга костей, он, тем не менее, исколесил Европу, слетал в Штаты и искусно притворился космополитом. Взорвавший фестивали «Новый порядок» – осколок западной цивилизации, воронка, пролёгшая от Мехико до Венеции. Режиссёр-диверсант набросился на благодушных европейцев с их же трофейным оружием: его антиутопия, сделанная в лучших традициях больших писателей Старого Света, показала, как обманчиво благополучие придуманной там же социальной элиты в условиях тотального неравенства. То был хладнокровный эксперимент с сознанием «общества потребления», история о рушащейся в огне революции стране и о том, какими кровавыми методами новоприбывшая хунта готова насаждать порядок. В этом фильме Франко легко угадывался то Пьер Паоло Пазолини с его радикальным натурализмом и политизированностью, то земляк режиссера Луис Бунюэль, сочетающий неприкрытую сюрреалистичность с откровенной критикой капитализма.
В «Закате» же постановщик жертвует масштабом, но ни на шаг не отступает от остроты и злободневности собственного дискурса. Если в предыдущей картине экран захватила красно-зелёная палитра (кровь на униформе цвета хаки символизировала цвета мексиканского флага), то здесь главенство в образной системе досталось солнцу. Всякий эпизод стартует с кадра, в котором зритель – глазами главного героя Нила – сталкивается со слепящим светилом. Протагонист все больше открывается солнечным лучам, будто желая стереться, раствориться в разряженном воздухе Акапулько. Ближе к концу картины нам открываются истинные причины его стремления к самовозгоранию, но сперва от солнца веет благообразным, «богатым» теплом. Когда all inclusive сменяется скупой рутиной – а-ля «мотель-пляж-матрас с мексиканкой», – в тихом европейце угадывается не снобизм, но внутренний износ. Безмолвное светило сопровождает его бегство от парадигмы богача, инфантильного потребителя шампанского с закуской и добропорядочного семьянина. И, потворствуя повествованию, блекнет.
Солнце можно трактовать и как образ маяка, подсвечивающего для зрителя детали сюжета. Франко играет на недосказанности: нарратив строится на умолчании, изредка прерываемом полунамеками об истинной мотивации того или иного героя. Почему Нил прячется от семьи? Почему он, будучи наследником крупного бизнеса, готов отказаться от капитала в угоду отношениям с молодой туземкой? Почему между ним и его семьей пролегла дистанция? Ответы прокрадываются в случайные реплики, в немногочисленные объяснения протагониста с гостями из его прошлой жизни.
Неспроста сам Нил столь немногословен. За весь фильм ему отведено едва ли полсотни фраз. Все они направлены преимущественно на телефонные разговоры или на коммуникацию с его иноязычной барышней. В остальное время он бесцельно кочует по песку и безмолвно глядит на океан. Франко показывает это для того, чтобы ввести в картину экзистенциальные мотивы: внешняя отрешенность, инертность и эмоциональная скупость Нила роднит его с Мерсо – главным героем романа «Посторонний» Альбера Камю. Тот, кстати, тоже во всем подчиняется случайности (герой в «Закате» отдаёт выбор отеля на откуп таксисту и налаживает контакт с первой попавшейся женщиной), что приводит к его окончательному разрыву с обществом. Мерсо убивает незнакомого человека на пляже, а на суде, лишённый всякого лукавства, утверждает, что «спустил курок из-за солнца». Сам Камю строил его образ как «влюблённого в солнце и не выносящего тьму». Узнаваемо? По утверждению режиссера «Заката», эти явные параллели открылись ему уже на финальной стадии работы над сценарием.
Тим Рот однозначно читал «Постороннего»: актёр, известный своей любовью к диалогам (вспомните только «Бешеных псов» или «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»), без труда выдерживает сбивчивый темп внутреннего монолога. Полное отсутствие закадровой речи сполна окупается его способностью оперировать собственными телом и мимикой. Вечно отстранённый вид входит в контрапункт с редкими проблесками гнева, когда размашистым движением руки телефон отправляется в ящик. «Движение души», едва артикулированное и неявное, начинает отражаться на лице Рота по мере того, как зритель погружается в детали его истории. Актёр играет персонажа, которому всюду – в многозвездочной гостинице, в дешевом мотеле, на пляже или за решеткой – не находится фона.
А вот для Франко фон, как всегда, имеет ключевую роль. Формально он сдвинут на второй план, но на деле же напрямую раскрывает замысел режиссера. По общественному пляжу, полному полуголых мексиканцев, где-то на периферии кадра снуют военные с автоматами. Туристы обходят стороной жилые кварталы в Акапулько. Тюрьмы переполнены, а дорогие отели могут быть отданы под жилье одной единственной зажиточной европейской семье. Наконец, простого мексиканца, пришедшего на пляж попить пиво и почесать языками с коллегами, могут застрелить подплывшие на катере бандиты. И зритель увидит, как волна обагрится кровью.
Инертность героя на фоне всего этого явственно указывает на бессилие европейца перед миром коптящегося на солнце насилия. Героиня Шарлотты Генсбур тут и вовсе оказывается жертвой своей светской брезгливости, своих немощных представлений о примате ценностей над всепоглощающей анархией. Франко делает фильм о закате не частного человека, но всего цивилизационного мира, трясущегося одновременно над идеей гуманизма и над собственными капиталами. Здесь, в отличие от «Нового порядка», рушится всего несколько судеб, но оттого диагноз не звучит утешительно. Спасения нет. Даже для того, кто добровольно избирает цифровой детокс и интеллектуальную аскезу.
Режиссёр признавался в том, что «Закат» был задуман, как способ справиться с ощущением благоговейного страха перед тем, что происходит в его родной стране. Перед тем, что полиция без труда упечёт тебя в камеру, а внезапные криминальные разборки лишат не только кошелька, но и жизни. Ужаса европейца перед народной массой, измученной от социального расслоения и невозможности «выбиться в люди». «Внутренняя эмиграция» подарит разве что относительно спокойную смерть, ну, а доморощенная образованность и обеспеченность не отгородят от социального апокалипсиса. Экзистенциализм оказался весьма кстати: вместо масштабной картины разрушений на первый план выходит движение к тотальной свободе от всяких атрибутов цивилизации вроде морали, нравственности, любви и, конечно же, денег. Но Франко безжалостен: сперва твоё движение прервёт общество, а затем революция и анархия сотрут это общество в порошок. А солнечный свет сожжет все, что останется. Так какая разница, когда начинать греться на солнце?
