13-го февраля 2022-го года исполняется 50 лет с выхода легендарного фильма «Кабаре» (1972). Юрий Кунгуров вспоминает и горячо советует ознакомиться с этим грандиозным мюзиклом, сделанным так, что его можно смотреть чуть ли не с любым настроением – и каждый раз находить в нем что-то новое.
В 1973-м году на премии «Оскар» самым ярким произведениям было не потесниться. В категории «Лучший иностранный фильм» боролись «…А зори здесь тихие» (1972) Станислава Ростоцкого и «Поселенцы» (1972) Яна Труэля, а победило «Скромное обаяние буржуазии» (1972) Луиса Бунюэля; в «Лучшем фильме» были представлены «Эмигранты» (1971) уже упомянутого Труэля и «Кабаре» Боба Фосси. «Кабаре», получившее 10 номинаций, было сенсацией года, и победило бы… не будь в той же номинации «Крестного отца» (1972) Фрэнсиса Форда Копполы – конкурента, от которого нельзя было отмахнуться. Двух гениев в будущем объединит наличие «Золотой пальмовой ветви» – Копполе за «Разговор» (1974), Фосси за «Весь этот джаз» (1979). Главных «Оскаров» эти утончённые произведения искусства не возьмут.
«Кабаре», конечно, не уступает в утончённости «Всему этому джазу», самой зрелой работе Фосси. Но может похвастаться, как радушно её приняли и поняли в мире, вопреки достаточно сложносочинённой форме. Писатель Александр Генис однажды отметил, что не знает «людей, которым бы не нравился этот фильм». Хулители, конечно, найдутся, но Генис точен – это кино, которое может угодить разному зрителю. И ведь понравиться он вовсе не стремится. Как это часто случается: чем меньше зрителя ты любишь, тем легче нравишься ему.
Сначала был танец. То есть, конечно, чёрный экран и титры – но мы пришли за танцем. Из труппы кабаре, представленной Конферансье (пугающий и притягательный Джоэл Грей), сразу выделилась Салли (Лайза Миннелли). Мастеру самого сложного монтажа Фосси даже не нужны какие-то приёмы для того, чтобы подчеркнуть её – нашу героиню выделяет образ, кошачьи повадки, чёрные волосы и эпатажные бровки, будто отсылающие к образу дорогого droog’а Алекса из вышедшего годом ранее «Заводного апельсина» (1971). Салли в душе танцует, а в реальности снимает комнату в квартире, куда приходит Брайан (Майкл Йорк). Два одиночества, писатель-слэш-преподаватель и танцовщица-слэш-мечтательница, сходятся в дружбе. Или это любовь – но тогда скорее платоническая, ведь с предыдущими девушками у Брайана ничего не вышло. Или, может, предыдущие три девушки просто были «не теми тремя девушками»?
Но как бы красиво и романтично всё ни начиналось – год был 1931-й, страна была Германия, и слащавого хэппи-энда жизнь им не сулила. На этой почве рождаются не только их истории, богатые и нюансированные сами по себе. На втором плане – ещё одна любовь, казалось бы, ещё более обречённая: немец (с не очень благородными намерениями) и еврейская девушка. Вот только у этой пары надежды куда больше – благородство, быть может, будет в любви обретено, а немец окажется не вполне немцем. С счастливым финалом у них, как можно предположить по году действия, проблематично – но мы же позволим себе сохранить надежду, хотя бы по закону мюзикла?
Несочетаемое и нечередуемое, подобно «немцу» и еврейке, сочетается и чередуется под лозунгом: добро пожаловать «im cabaret, au cabaret, to cabaret» – на любом языке, во всякой форме, в каком угодно жанре. Из десятка с лишним только самых главных слоёв этого феерического торта можно приниматься за любой. Интересующимся историей будет занятно проследить геополитическую метафору прихода нацизма и разрушения: как глобального мира, так и мирка личного, куда постучалась смерть (в отличие от «Всего этого джаза», ещё не персонифицированная в виде ангела в белом одеянии, но над героями витающая). Добавится и история кино (а как иначе, если речь о Германии 1930-х?) в виде очаровательных упоминаний кинематографистов вроде Макса Рейнхардта, о знакомстве с которым заявляет Салли.
Этими пластами любоваться не так обязательно, засмотревшись на упоительную игру в жанре – и над жанром – мюзикла, где каждая песня методично отражает какое-либо из ключевых сюжетных происшествий. Точно такая же игра тут с вышеупомянутым монтажом – Фосси пробует, кажется, все возможные и невозможные его виды, а частота смены нагруженных событиями кадров (ничего не «для галочки» за почти 2 часа хронометража) может слегка вскружить голову. Безумно интересно, как реализуется тут квир-тема – фильм стал для ЛГБТК-культуры знаковым благодаря изображению бисексуальности одного из героев, а образ Салли Боулз и сама Лайза Миннелли – гей-иконой. Можно, впрочем, поставить положительное изображение квирности под сомнение, заметив, как подчёркивается её ассоциация с развратом. Ещё одно поле для размышлений – симбиоз национальных начал, где английское (Брайан), американское (Салли) и немецкое (появляющийся ближе к середине фильма Максимилиан) переплетаются в экстатической и гедонистической, но едва ли, опять же, хэппи-эндо-творной связи. А снимает это Боб Фосси, американец с ирландскими и норвежскими корнями. Это лишь краткое перечисление множества тем и подтем, которые с различных сторон могут заинтересовать зрителя совершенно разного. Главное, впрочем, в другом – подобно представлению в кабаре, эта история попросту волшебно придумана и поставлена. Когда-то, кстати, пришедшее в СССР, как это иногда случалось, в чёрно-белом формате и лишённое цветности, «Кабаре» объединяет национальное, историческое с личным, интимным, а всё это под эгидой именно цвета, ярких красок.
Каким бы трагическим ни было намерение истории, танец спасителен. Пусть лишь на мгновение – или, как в случае с этим фильмом, на 118 минут. Шляпа будет надета, губы чуть повёрнуты, чтобы улыбнуться, приоткрыть рот и запеть. Посмотрите на них, что на Салли, что на Брайана, что на всех их окружающих. Каким бы ни было их «образование» – с дипломом и множеством книжек за спиной, или же полученное эмпирическим путём, то есть на улицах – они все катастрофически не способны на адекватную коммуникацию. Многие их реплики, как бывает в жизни, нелепые, нескладные. Салли не найдёт нужных слов, чтобы поддержать подругу Наталью в важную минуту, Брайан долго не сможет объясниться с Салли. Они разучились разговаривать, не могут толком защищать самих себя и друг друга. Песня и танец – вот язык, который выбирает Боб Фосси, а вместе с ним и его героиня. На сцене произносится – движениями ли, нотными пассажами ли – самое главное. В публике никто не услышит – там всё больше нацистов, а свастика как признак новой моды заменяет ювелирные украшения. Поэтому по-настоящему реагирует слушатель не в кабаре, а на улице, величественно поднявшись с места, услышав нацистский гимн. Песни обитателей кабаре «ни о чём» услышит зритель фильма. Его к этому, конечно, никто не призовёт. Всякий режиссёр чуточку диктатор, но не нацистского рода – поэтому и кинематограф ничему учить не должен. Лишь намекнуть. Или напеть.