С 17-го марта в кинотеатрах России можно будет увидеть отреставрированную запись постановки «Лебединого озера» Чайковского в знаменитом варианте Венской оперы 1966-го года: с Рудольфом Нуреевым и Марго Фонтейн в главных партиях и дирижерской рукой Джона Ланчбери. Спектакль был записан через 2 года после первого исполнения в 1964-м. Юрий Кунгуров советует по меньшей мере задуматься побежать за билетами.
В сериале «Эмили в Париже» (2020-…) есть забавный момент: Эмили встречается с высоколобым кавалером Томасом в Гранд-опера́, собираясь отправиться на «Лебединое озеро». Узнав, что сегодня в программе, Томас отказывается идти: в последний раз он посещал «Болеро» Мориса Равеля – настоящий шедевр, тогда как Пётр Чайковский написал плохой балет «для туристов». Для Эмили такой диагноз стал поводом понять, с каким снобом она имеет дело.
«Плохой балет для туристов» вот уже полтора века интересует дирижеров и постановщиков, становясь материалом как для экспериментальных переосмыслений, так и для интерпретаций, близких первоисточнику. Зрителя 2020-х вероятнее удивить не первым, а качественным вторым. Версия 1966-го – при всем давлении рока, при всей пессимистичности финала – настоящая сказка (что особенно подчеркнуто сценографией и костюмами Николаса Георгиадиса), которая позволяет снять с восприятия репертуарного балета налет «шлягерности» и увидеть и услышать его без скепсиса. Правда, по выходу из зала слышатся язвительные разговоры о том, что «классический балет сегодня смешон», а, значит, и такой вариант оглушит внутреннего сноба не у каждого зрителя.

Для Нуреева партия Зигфрида была постоянно дополняемой и совершенствуемой – вариант 1966-го далеко не первый и не последний. Здесь Зигфрид вроде бы на первом плане, превосходя по экранному времени свою Одетту – но стоит ей, в исполнении Марго Фонтейн, появиться, как она переключает на себя внимание, влюбляя в себя так же, как влюбляет Зигфрида. Первое действие, лишенное Фонтейн – праздник в честь дня рождения принца, танцы и мечтания Зигфрида – становится как бы олицетворением томительного ожидания принца, который близок и к мечте, и к ее неизбежной потере.
Некоторые особенности этой записи приближают ее к фильму-балету, которым она, конечно, не является. Этот спектакль – сыгранный специально для записи, а, значит, без аплодисментов, снятый так, будто мы видим не театральную сцену, а павильон – воспринимается не как репродукция, оставленная потомкам, чтобы хоть так увидеть блеск уже покойных исполнителей, а как отдельное произведение для экрана. И в финале мы не без горечи, но с удовольствием провожаем множество вещей: и Зигфрида, захлебывающегося в безжалостных водах под жутковатое мажорное проведение темы Одетты, и витающий вдали образ Одетты, утраченной мечты, и пышный, «костюмный», искренне щемящий балет, который мы потеряли и который все же обрели.