2-го сентября завершился 44-й Московский международный кинофестиваль. Юрий Кунгуров рассказывает о трех зарубежных фильмах из основного конкурса, очень разных, но рифмующихся: односложными названиями, темой семейных отношений и несколько застывшим темпом, в котором нет-нет да и ждешь поворота, способного все перевернуть или осмыслить.
Если уж полупустуют соседние залы с показами новой картины живого классика Марко Беллоккьо или с ретроспективой великого Сатьяджита Рая, было бы странно ожидать толп зрителей на кино молодых постановщиков из Сербии или Румынии. Среди их сочинений можно найти скрытое золото, как в случае с замечательной турецкой «Синей ночью» (2021), но интересно также затронуть ряд спорных работ.
Одна из тем, объединяющих конкурсные фильмы – надежда и/или ее отсутствие. Будь то надежды любовные, рождающиеся у героев «Огорода» (2022) Ларисы Садиловой, или же надежда найти себя, которую лелеет протагонист «Молодости» (2021) Дмитрия Давыдова. Нервный смешок, переходящий в истерический хохот – вот честный ответ Василия на вопрос, что он намерен делать со своей жизнью. Смутная надежда найти ответы на оставленные умершим отцом вопросы приводит героиню победителя фестиваля, «Без предварительной договоренности» (2022) Бехруза Шоайби, домой, в Иран, – а там выясняется, что на покинутой родине и ей комфортнее, чем в Европе, и сыну-аутисту, переставшему разговаривать после развода родителей. Социально-политические ужасы, к которым нас приучили Асгар Фархади и Джафар Панахи, обойдены в этой идиллии стороной.
Один из фильмов конкурса так и называется в русскоязычном варианте – «Надежда» (2022, реж. Умит Керекен). Герой турецкой картины Умут (имя созвучно имени автора) имеет мечту – стать актером, – но не столько живет ею, сколько держит в уме. Все время глядящий куда-то вдаль или себе под ноги (среди его находок – мертвая птица, то есть остановка и смерть), он несколько апатичен даже на прослушивании в кино. После которого, впрочем, получает звонок: его приглашают на встречу с режиссером. Но в дверь стучится прошлое – Умуту нужно провести несколько дней с тяжело больной матерью, которая бросила его 20 лет назад, – вот теперь уж точно не останется сил и времени на карьерные достижения.
Утомительные крупные планы фиксируют ленивые диалоги анемичных людей, планирующих будущее, но живущих комплексами и обидами минувших дней. Мать до поры до времени не скажет Умуту ни слова, не считая дежурных фраз, зато успеет запланировать во время телефонного разговора встречи с подругами, которые ей куда интереснее времени с сыном. По фильму разбросаны намеки: об ошибках прошлого старуха наверняка думает, – вот смотрит она на семейные фотографии, и что-то едва уловимо меняется во взгляде. Или все-таки она попросту чудовище без угрызений совести и двойного дна? Тем временем сожительница Умута узнает, что беременна. Слов, чтобы прокомментировать, отрефлексировать ситуацию, оба не находят, а общается пара разве что телепатически: в самой, пожалуй, яркой по режиссуре сцене, когда они, сидя на больничной лестнице, под завывания ветра «говорят» друг с другом закадрово, но губы не движутся, взгляды направлены в противоположные стороны.
Следить за невзгодами этих неудовлетворенных, усталых и неспособных жить сегодняшним днем людей возникает примерно столько желания, сколько в них самих энергии. Керекен вдохновлялся чеховской «Чайкой», отослал в сценарии к Тургеневу, но позабыл рассказать историю, в которой, помимо цитирования классиков, нашлось бы место какому-либо отступлению от клише, от знакомых перипетий, способных без потери смысла уложиться в формат серии реалити-шоу. Мы могли бы возмутиться поступками матери Умута или задуматься о справедливости социальных норм – почему герой вовсе должен заботиться о сбежавшей матери, почему за ним решение: делать любимой аборт или оставить ребенка… но сильных эмоций, пусть негативных, не будет – как и желания трактовать открытый финал. Побитый жизнью фигурально (а ближе к концовке буквально), Умут в последних кадрах вдруг побежит, преодолевая инерцию действий, но вот пойдут титры, и вместо тяги подумать о судьбе героя скорее испытаешь облегчение.
Другая конкурсная работа, «Инстинкт» (2022, реж. Джуборадж Шамим), начинается с длинной сцены громкой ругани. После этой ленты то, что в России принято высокомерно называть «чернухой», покажется комедией, а фильм из программы «русских премьер» «Кэт» (2022) Бориса Акопова, с его драйвом и способностью обогатить достойными качествами самого отрицательного персонажа, будет выглядеть невероятно оптимистичным. Пока акоповская героиня, немножко инопланетянка, напоминающая голосом и внешностью Скарлетт Йоханссон, делится в разговоре с женатым любовником и отцом ее ребенка мечтаниями о лучшем будущем – и пусть это несбыточное «небо в алмазах», зато мечта хотя бы искренняя и добрая, – героиня картины из Бангладеша, кажется, руководствуется во всех действиях скукой и томлением. Вот и калеку-наркомана, живущего на железнодорожной станции, она полюбит то ли чтобы оживить однообразие дней, то ли чтобы насолить надоевшему и разочаровавшему мужу, а, может быть, следуя некоему инстинкту.
Ничего необычного в изображенном Джубораджем Шамимом мире нет: дебютант аккуратно осваивает поле, которое полвека назад открыло индийское «параллельное кино». Так почему же такую убийственную тоску навевают ветхие домики, битвы лишенных крова мужчин за место на скамейке, морды уличных котов, запечатленные одна за другой кражи телефонов (полагаем, не одна рука в кинозале потянулась на этих сценах проверить сохранность собственного девайса), всеобщие бесприютность, безденежье и безнадега? Воздействие оказывает, пожалуй, не калейдоскоп всех этих вещей, а монотонность режиссуры, где события не переходят из одного в другое, а перечисляются. В приглушенной цветовой палитре выделяются лишь природа и яркие цвета одежды, тогда как люди, дома – в оттенках серого, из-за чего в ряде эпизодов изображение кажется черно-белым. Не выделится даже цвет крови – не алый или багровый, а неопределенный, сливающийся в потоке с водой и грязью.
После долгого чередования эпизодов ссор и дрязг случится завязка истории, будто автор утомится от отсутствия нарратива, как устанет от быта героиня. Когда в жизни ничего хорошего, когда самое причудливое развлечение в округе – это полюбоваться представлением бродячего артиста с обезьяной, – приходится действовать хоть как-то. Даже дерутся и убивают у Шамима устало, нехотя. Вот и титры стартуют словно по принуждению. Если в турецкой картине зацикленность на одной ноте просто раздражала, то тут выглядит приемом, однако этот вывод служит слабым вознаграждением по итогу далеко не самого простого просмотра.
Если героиня «Инстинкта» хотела добра и любви, найдя на железнодорожной станции хотя бы их подобие, то протагонист уругвайско-боливийского «Посетителя» (2022, реж. Мартин Булок) живет более приземленными, однако не менее труднореализуемыми надеждами. Покинув тюрьму, Умберто намерен получить опеку над дочерью-подростком, хотя та благополучно чувствует себя с зажиточными родителями покойной матери. Если в доме бабушки и дедушки, евангелических священников, девочка обладает личной охраной и доступом к бассейну, то зарабатывающий пением на поминках отец подарить ей финансово стабильную жизнь не может.
Поначалу «Посетитель» производит определенное впечатление благодаря чуткой режиссуре, вниманию к деталям: пусть камера чаще статична, но в кадре обязательно что-то движется, будь то свеча или машины, проезжающие за окном. Исполняемая на поминках шубертовская Ave Maria плавно переходит в песни на радио, и эта эклектичность хорошо сочетается с постоянно колеблющимся эмоциональным состоянием Умберто и его дочери – двух чувствительных людей. Постепенно, правда, форма становится избыточной: арии Верди и Пуччини не могут не звучать выигрышно, но как они комментируют сюжет, какое отношение к камерной семейной истории имеет «песенка Герцога» из «Риголетто», которую Умберто для пущего эффекта слушает в исполнении Паваротти? Скромную драму оперные страсти должны были, видимо, обогатить, передав сильнейшие внутренние метания действующих лиц, но по итогу сама история потерялась, придя к очередному в конкурсной программе фестиваля открытому финалу, который окончательно портит впечатление от неглупо и небанально (по крайней мере, на режиссерском уровне) начинавшегося фильма.
Вспоминаемая в диалогах на протяжении всего хронометража загадка – неясная судьба жены Умберто и матери его дочери – так и остается провисевшим впустую ружьем, утяжеляющим и без того перегруженную картину. После сцены нежеланного, фактически насильственного крещения, звучащая на титрах песня о любви к Иисусу воспринимается как антиклерикальная усмешка, хотя по-своему неправы в семейном конфликте вообще-то все: как бабушка с дедушкой, так и отец не поинтересуются, чего хочет сама девочка. Но больше всех неправ автор, за увлечением музыкой и визуальной составляющей все-таки позабывший о людях, пребывающих в кадре. Тем не менее из трех картин больше всего надежды оставило не явление «Инстинкта» и не, собственно, «Надежда», а визит «Посетителя». Режиссер хотя бы в первой трети фильма смог передать через экран неравнодушие к героям, а это внушает больше веры, чем иной хэппи-энд.
Комментарии 2