Новый режиссёрский проект Дэвида Финчера вышел сразу на стриминговой платформе Netflix, минуя большие экраны, подобно «Ирландцу» Мартина Скорсезе. Но и это не главная тенденция сегодняшнего американского кино, для которого кинотеатры перестают быть золотой жилой. «Манк», как и «Однажды… в Голливуде» Квентина Тарантино и «Да здравствует Цезарь!» братьев Коэн, требует изначального знания историко-культурного контекста: чтобы смотреть кино о кино, зритель должен быть хорошо осведомлен о вчерашнем дне. По этой причине – разбираемся в перипетиях старого Голливуда.
Карьера Германа Я. Манкевича, красноречивого сценариста и известного голливудского смутьяна, становится центром новой картины Финчера. Работа над «Гражданином Кейном», главным фильмом в истории американского кинематографа, пригвождает Манка к уютному ранчо, где тот трудится над сценарием и борется с алкоголизмом. Сама история многое заимствует из повествовательной техники «Кейна»: параллельно основному рассказу идут флэшбеки из 30-х годов, когда Манкевич активно работал штатным сценаристом в MGM, поддерживал социалиста Эптона Синклера на выборах в губернаторы Калифорнии, а также ругался с голливудским истеблишментом в лице Луиса Майера и Уильяма Херста.
Политиканы, равно как и студийные боссы, объединяются для информационной борьбы против кандидата-социалиста Синклера и используют для этого самые гнусные методы. Впрочем, о гнусности популизма и медийной власти зритель и так знает, если знаком с историей «Гражданина Кейна». Весь арсенал своего влияния, который Херст направляет на Синклера, спустя годы полетит и в Орсона Уэллса – но это уже, как говорится, совсем другая история.
Манку хорошо известно, как работает эта империя и чем она живёт. Не из безрассудства он выбирает тактику этакого диверсанта, ведущего подрывную деятельность внутри самого Голливуда. Результатом усилий и станет «Гражданин Кейн», фильм со скачущим повествованием, фирменным красноречием и черствым магнатом в центре: всё это, как известно, его заслуга. Манк, разочаровавшись в политических интригах боссов, сам станет трагическим персонажем: сразится с ветряными мельницами, увидит несбыточность идеалистических надежд и сведёт себя в могилу запоями.
Обаяние Гари Олдмана, вошедшего в образ Манка, – даже не столько кинематографическое, сколько театральное. События на экране обретают масштаб макбетовской трагедии, включая обличающий монолог Манка в поместье Херста, и фильм становится высказыванием об абсолютной власти, которая развращает тоже абсолютно. Вместо коронованных персон и узурпаторов – магнаты и привилегированные лица, закидывающие свои сети всё дальше и дальше: в культуру, в ежедневную шумиху шоу-бизнеса и – обязательно – в политику; вместо придворных шутов – штатные сценаристы, веселящие студийных королей пьяными выходками.
Одну из задач Финчера (прославить сценариста как такового) здесь можно расценивать как торжество справедливости: вывести из тени работника, который в киноиндустрии считался и считается обслуживающим персоналом – Манк, возможно, наиболее подходящая для этого персона. Фильмы по его сценариям нередко выходили без указания его авторства в титрах – Голливуд сотрудничал с Третьем Рейхом, где имя сценариста удаляли по личному приказу Геббельса. Впрочем, прославляя Манка, Финчер вполне сознательно прославляет и своего отца – фильм поставлен по его нереализованному сценарию.
«Гражданин Кейн», увиденный Финчером в 12 лет, – одно из главных его детских впечатлений. Для большей аутентичности «Манк» мог быть снят с соотношением сторон 4:3, но Финчер выбирает широкоэкранный формат. Ему не нужен монолог о картине Уэллса – операторская работа «Манка» уже говорит визуальным языком Грегга Толанда. Камера Эрика Мессершмидта совершает пируэты, летая вверх-вниз и изумляя глубинной резкостью.
Как результат – Финчер предстает не зачарованным ретроманом, но объединителем современности и прошлого. «Манк» полон упоения эстетикой старого голливудского кино: чёрно-белым изображением, похожим на гравюрное, театральностью и экспрессивностью его артистов, и, безусловно, самим Уэллсом – человеком, который изменил всё. Но это упоение современного художника, который продолжает оставаться актуальным, не разрывая связи с реальностью: «Манку», как известно, уже успели навесить ярлык политической аллегории и экстраполировать политическую борьбу середины 30-х на недавнюю президентскую гонку в США.
