14-го июля на российские экраны впервые вышел фильм «Шербурские зонтики» (1964) – революционный мюзикл Жака Деми, навсегда переписавший историю жанра. О том, чем до сих пор умудряется поражать эта вроде бы наивная мелодраматическая опера – читайте в нашей статье.
Женевьева и Ги молоды и влюблены: ей – 16, и она подрабатывает в убыточном мамином магазине аксессуаров, ему – 20, и он трудится автомехаником, параллельно ухаживая за парализованной тётушкой и со дня на день ожидая военной повестки. Между походами на танцы и в театр они придумывают имя своему будущему ребёнку – Франсуа, и не подозревая, что вскоре от их любви только оно и останется.
Известно, что режиссер «Шербурских зонтиков» Жак Деми не планировал снимать мюзикл и уж тем более выступать реформатором большого кинематографического стиля. Формально он принадлежал к набиравшей ход французской «новой волне», но ни «Лолу» (1961), ни «Залив ангелов» (1963) сегодня никто не ставит в ряд с шедеврами Франсуа Трюффо или Клода Шаброля. По существу, «Шербурские зонтики» были и остаются его единственным грандиозным успехом – так, чтобы сразу и народное признание, и культовый статус, и главный приз в Каннах.
Сюжет был не оригинален даже в рамках фильмографии самого Деми – поэтому сегодня прежде всего интересно, насколько виртуозно постановщик поиграл с формой. Учитывая, что герои заканчивают свой путь в руинах сброшенных им на головы воздушных замков, современники живо припоминают «Ла-Ла Ленд» (и Дэмьен Шазелл, несомненно, вдохновлялся в том числе и работой Деми), но это и на десятую долю не передаст всю дерзость и концептуальную мощь «Зонтиков».
Тогда мюзикл был жанром, усиливающим мелодраматические обертона в фильмах соответствующей категории – и когда героев начинало буквально разрывать от избытка чувств, они свои эмоции не выговаривали, а пропевали; однако Деми первым решился снять картину, в которой ничего кроме песен и нет. Строго говоря, перед нами опера – без единой строчки традиционно прочитанного диалога.
Более того, это впечатление многократно усиливается за счёт импрессионисткой картинки – надушенных, насурьмленных, декоративных локаций, в которых мы встречаемся с влюблёнными: как будто и без того сладкую парочку дополнительно окунули в кисель и поместили в модный дизайнерский каталог. От первых кадров – выверенных аккуратистом Деми до миллиметра – если и не сводит скулы, то уж точно тревожно подскакивают показатели сахара в крови.
Но стоит нам приноровиться – как Деми обнажает контраст жанра и наполнения. В кульминации первого акта мама главной героини произносит сакраментальное «От любви умирают только в кино» – тем самым немедленно выставив и влюблённых, и зрителей на мороз. А кадр, в котором Ги уносит зелёный поезд, оставляя позади себя Женеьеву на фоне уже другого, красного состава, заявляет хрестоматийный конфликт воображаемого и действительного.
Казалось бы, вместе с чувствами персонажей должны угасать и формальные признаки мюзикла – песни, тональность, цветовая палитра: но Деми тянет ноту до последнего, предпочитая деконструировать мюзикл, выжав из него абсолют, к тому моменту – уж точно самый музыкальный фильм на планете. Недаром лиричные композиции Мишеля Леграна до сих пор остаются его наиболее узнаваемой работой.
Потому что фильм с чуть более конвенциальным изложением событий – даже с капканом для доверчивых романтиков в сердцевине, – не производил бы подобного оглушающего впечатления: в эру циников вроде Жана-Люка Годара банально не хватило бы силы в голосе. А так – история новых Ромео и Джульетты, вместо яда отравившихся суровой правдой жизни, выворачивает эту уютную розовую кофточку колючими кинематографическими швами наизнанку.
«Ты расхваливаешь его, как один из своих зонтиков с витрины», – говорит Женевьева маме, когда та пытается свести её с молодым перспективным ювелиром. Полвека назад могло показаться, что кино Деми – такой вот зонтик, которым он прикрывает всех нас от свинцовых облаков постылой действительности; а сегодня очевидно, что француз произвёл им на редкость больной, отрезвляющий укол – прививку, после которой мировому кинематографу не суждено было стать прежним.
