30-го апреля поздравления с 67-м днём рождения принимает Ларс фон Триер. Отважимся погрузиться в фильмы знаменитого датского режиссёра-провокатора, чтобы понять – кто же он такой на самом деле.
Ларс фон Триер с годами не меняется. Он всё тот же дядька с ехидной улыбкой и татуировкой «fuck» на костяшках пальцев. Разве что – седина в бороду. Вопреки расхожему заблуждению не меняются и его фильмы. За тонной красочной ретуши, догмами и лирическими отступлениями скрываются старые мотивы, идеологии и жестокие битвы режиссёра с многочисленными ментальными недугами.
Не стоит воспринимать Триера и его творения как единое целое: это гиблое и неблагодарное дело. Хотя критики упорно продолжают стараться: ищут сакральный смысл и возвышают на кинематографическом пантеоне. Будущий гений кинематографа учился в датской киношколе. Из его воспоминаний можно узнать, что учили там делать всё по канону: плёнку лишний раз не трать и мелом ничего на стене не рисуй. Во власти скованности и творческого пуританизма у Триера вскоре на этом фоне развилось много комплексов и фобий. И если кино во все периоды своего существования чаще всего повествовало об идеалах, приходя к правильным выводам в конце, то его кино стало чем-то вроде спасательного круга. На полной скорости, убегая от шаблонов, он экспериментировал.
«Фантазия – это хорошо, но моя задача – не дать вам сбиться с верного пути. Нам нужны факты. Как только у вас проблемы, вы возвращаетесь в Каир», – поучает сломленного детектива таинственный доктор с обезьянкой на плече в начале «Элемента преступления» (1984). Аналогично детективу Фишеру Триер раз за разом возвращается в свои произведения. Погружая себя и зрителя в гипноз, он пытается разобраться в фобиях и психических расстройствах через дискомфорт и состояние постоянного напряжения, сопровождающих его самого в жизни; разыскивает первопричину и способы поражения проблем.
Постоянное гнетущее чувство дискомфорта в кино помогает Триеру справиться с клинической депрессией. Такое чувство, что режиссёр находится на растерзании светлой и тёмной сторон. Состояние преодоления бесконечных проблем ярко показано в «Европе» (1991): главный герой мечется между экзаменом и спасением всего состава поезда от взрыва бомбы. Вопроса о том, что приоритетнее – даже не возникает, а самое смешное, что и не возникнет. Паническая атака и неспособность контролировать ситуацию одолевает проводника-стажёра. А в финале он и вовсе идёт ко дну, захлёбываясь в воде и не в силах совладать со сдавившей грудь болью.
Дискомфорт – кредо режиссёра. Триер говорит, что «фильм должен быть как камешек в ботинке», то есть врезаться в плоть и беспокоить. Датский провокатор помешан на камнях. Вспомнить хотя бы сцену из «Рассекая волны» (1996), когда дети закидывают камнями Бесс (Эмили Уотсон). Автор любит долбить цельными глыбами камни молотом, а затем кидать их с крыши на головы, посмотревшим его ленты. Порой хочется сделать те самые 107 шагов – из «Танцующей в темноте» (2000) – до виселицы и перестать смотреть. Но если представить, что идти придётся по камням неприятной формы, да ещё и босиком, то в дрожь бросает. Планета Меланхолия в одноимённом фильме 2011-го года выпуска по сути своей тоже камень: большой и увесистый. Триер запускает его прямо в Жюстин и её сестру Клэр. С ними в шалаше был ещё и мальчик. И было бы неудивительно, если б он выжил после такого камнепада, будучи олицетворением Триера. Ещё в начале «Меланхолии» мы подозреваем, что гигантский камень упадёт. Перетягивая внимание на пикирующую глыбу, маленькие камешки мы упускаем. Они-то и попадают в ботинки.
По этому принципу наше внимание от шахты, на которой красуется надпись «Сказано-сделано», отвлекают бездушные действующие лица «Догвилля» (2003). А ведь в ней все камни. Да и обвалиться она может! Движущийся по металлическому тросу дырявый мешок с песком, щедро обсыпающий мелкими зёрнами пол ангара под дьявольским номером «666»; песочные крупицы, забивающиеся в обувь солдат. Так изображается дискомфорт от мелких камешков в «Картинах освобождения» (1982) – дипломном среднем метре Триера.
Гипноз для Триера – лекарство. Перед казнью Сэльма из «Танцующей в темноте» напевает песню. Погружая себя в транс, она отрешается от коварных обстоятельств, свалившихся на неё. И нам вовсе не предлагается смотреть на мучения бедной девушки – в любой момент можно закрыть глаза. Абстрактными акварельными рисунками в прологе фильма мы тоже подвергаемся промывке мозгов. Гипнотизируют нас и вступления из «Антихриста» (2009) и «Меланхолии» (2011), пытаясь дезориентировать и отвлечь от ужасного (будь то смерть ребёнка или гибель человечества). Гипноз действует, как снотворное. Триер, подобно заклинателю, играет на дудочке. И пока из инструмента льётся музыка, змея спит. Но стоит музыке затихнуть, как кобра впивается в шею и впрыскивает яд.
Для того, чтобы покинуть состояние сна, выйти из узких границ – нужен триггер. Внезапный звук, громкий шум, скрежет. В былые времена по улицам городов или селений проходил глашатай. Он изо всех сил бил в свой колокол, тем самым оповещая жителей о предстоящих праздниках, собраниях и даже об опасностях. Так или иначе, находящийся в помещении человек напрягался от звука и пристально вслушивался в него. В «Догвилле» колокол сигнализировал о приближении угрозы. Главная героиня Грэйс с замиранием сердца впитывала его гнетущий звон. Лисица с колокольчиком на груди быстро перебирает лапами и бежит по деревянному полу хижины. Она также выносит нас в реальность. Бьёт по щекам. Не предупредив, окатывает водой из ведра. Колокола иронично представлены в «Рассекая волны»: они будто воспевают жертвенность и добропорядочность героини. Зритель слышит акустическую феерию, забывая, в чьих фильмах находится. Проснувшись в поту, с тремором в конечностях и звоном в ушах, ещё придётся подсмотреть 2 с лишним часа авторского самоедства.
Триер панически боится летать. Самолётам он предпочитает поезда. Надежные, блестящие вагоны, массивный локомотив и, разумеется, стук колёс – гипнотическое успокоительное средство. В поисках сексуальной добычи по качающимся вагонам не прочь пробежаться Джо с подругами в «Нимфоманке» (2013). Дорога фильма «Антихрист» в «Эдем» с призраками траура и утраты, порождёнными травмированным сознанием, тоже проходит в неуютном купе. «Европа» и вовсе вся сложена рельсами и железнодорожными ритмами. Фобия высоты или полётов, как правило, выражается не столько в самой высоте, сколько в падении. Наглядным примером служит выпавший из окна мальчик в самой шокирующей ленте датчанина «Антихрист». Огромных усилий стоило режиссёру пролететь, как Мюнхгаузену, подстраховавшись медицинским крестом, пару метров над землей в «Эпидемии» (1987). Здесь Ларс в облике доктора-эпидемиолога Месмера несет панацею, не подозревая, что сам является носителем чумы. Бывают и случаи, когда клин клином вышибают. Сцена прыжка сектантов «Нырка» с вышки в «Элементе преступления» представляет собой своеобразный ритуал отстранения от расстройств.
Страх летать Триер часто выражает в птицах, они нередкие гости в его творческом пространстве. В короткометражке «Ноктюрн» (1980), например, девушка меланхолично переживает вылет из страны, и в финале её сравнивают с перелётными птицами в небе, летящими под аккомпанемент «Subterraneans» Дэвида Боуи. Голоса птиц задают тон и в «Картинах освобождениях». Но нередко к птицам режиссёр относится крайне пренебрежительно, даже жестоко и отвратительно. Чего стоит мучительная сцена отрезания маленьким маньяком Джеком утёнку лапок садовым секатором – из фильма «Дом, который построил Джек» (2018). Или наречение причудливыми названиями – вроде «Молчаливая утка» – садомазохистских актов в «Нимфоманке».
Надменность и эгоцентризм Триера – великая иллюзия, вроде трюков Гарри Гудини. «Пожалуйста, прекратите обсуждать мои фильмы. Идите и снимайте свои», – восклицает он. В «Доме, который построил Джек» режиссёр – это панк, разливающий анархию по всему полу. Но, несомненно, он возвратится для удаления докучающих пятен. Обсессивно-компульсивное расстройство – то, что мешает сделать шаг героине Кирстен Данст в «Меланхолии». Автор постоянно находится в состоянии выбора: идти на поводу или оставаться индивидуалистом, признающим внутренние проблемы, упустив шанс стать частью слаженной работы сенокосов. Выбирает Триер преимущественно второе. Не потому, что так хочется. Уничтожалось в фильмах многое: фальшь сюжетных линий, грустные финалы, слёзы после трилогии «Золотое сердце»; Триер боролся со званием «тирана» в кино, не отпуская образ в реальной жизни. Решив избавиться от лишнего хлама, творец вынес всё на свалку. Так появился «Догвилль», где участки были лишь обозначены мелом. И будто бы этого было мало – финальным аккордом стало стереть остатки мела и расстрелять жителей приговором: «Есть город, без которого мир станет лучше». Под городом, наверное, Триер подразумевал свою скромную персону. Полагая, что излечился, пойдя на поводу у зрителя, он выдал самую жанровую ленту (сериал «Королевство» не в счёт), хоть и довольно специфическую. А ведь существуют люди, считающие «Рассекая волны» мелодрамой…
На улицу в три дома Догвилля не хочется ворваться и по другим причинам. Грэйс приходилось находиться в тесном, неприятном контакте с горожанами. Сдабривалось это клаустрофобией. Рамками, очерченными в небольшом тёмном ангаре. Боязнь замкнутых пространств обескураживает съёмками с погребенной заживо девушкой в гробу в «Эпидемии» или лисьей норой в «Антихристе». Триер способен и лес компактно изолировать. Лесной массив, обычно вызывающий ощущения бескрайности, в «Антихристе сужается. Захлопывается ветвями деревьев, как мышеловка. Пожирает. Супруги встают на место погибшего сына, находятся в чреве матери с отсутствующим в нём уютом.
С потолка, символизирующего небо и вечную ночь в «Догвилле», доносится голос Джона Хёрта. Не совсем понятно, почему именно он берёт на себя функцию рассказчика, причем не самого надёжного. Вроде рассказчика в «Барри Линдоне» (1975), вызвавшегося поведать о бравых приключениях Редмонда Барри. Ненадёжный рассказчик возник из внутренних диалогов, погружавших в себя героев в ранних фильмах Триера. Как демон, он нашёптывал о проблемах персонажей и развивал в них комплексы.
Датскому провокатору пришлось снять много фильмов, прежде чем в крайнем – триллере «Дом, который построил Джек» – прийти к выводу: всё это время он страдал обсессивно-компульсивным расстройством. ОКР – диагноз Джека. Его тяга к чистоте и порядку перерастает в манию постижения идеала. Со скрупулезной точностью выбрать правильный калибр и продырявить одним махом как можно больше голов. Метафорично выстрелить в разум зрителя нужным зарядом боли. Чтобы не только он, страдая от клинической депрессии или очередной фобии, испытывал труднопереносимые ощущения, но и появился тот, кто бы разделил эти мучения вместе с автором.
Ларс фон Триер – человек-хамелеон. Поменять цвет и внешний вид своих фильмов он способен по щелчку пальцев. Но изменить темам, волнующим его, режиссёр не в силах. Не поможет справиться с агонией и намекающая на Паркинсон трясущаяся ручная камера. Не помогут и оммажи к Тарковскому, деления на трилогии и главы, и даже полное отсутствие искусственного освещения. Определённо помогут рефлексии, выраженные в фильмах. И не так важно, что это будет – завораживающий нуар в сепии или полулюбительская драма с половым актом. Суть одна и та же. Режиссёр дышит от фильма к фильму. Будучи ребёнком, требующим внимания, зрители становятся для него персональными психоаналитиками. Они присаживаются рядом с кушеткой и выслушивают.
